Саммерхилл — воспитание свободой - Страница 51

Произнести неправду не очень большое преступление против нравственности, но жить во лжи — истинное бедствие. Родитель, живущий во лжи, по-настоящему опасен. «Я просил сына только об одном — всегда говорить полную правду», — говорит отец шестнадцатилетнего сына-вора. Этот человек ненавидит свою жену, она отвечает ему тем же, хотя данный факт тщательно маскируется всякими «дорогая» и «любимый». Сын смутно чувствовал: в его семье что-то глубоко неладно. Какие шансы имеет сын такого человека не вырасти привычно нечестным, когда вся жизнь его семьи — сплошная ложь? Воровство мальчика было его страстным поиском любви, которой так не хватало дома.

И уж конечно, ребенок будет лгать, подражая лжи родителей. Ребенку невозможно быть правдивым в семье, где отец и мать больше не любят друг друга. Неуклюжие отговорки, которые выдвигает несчастная пара, не могут обмануть ребенка. Они уводят его в нереальный, выдуманный мир, который надо принимать на веру. Помните, что дети чувствуют, даже когда не знают.

Церковь вдалбливает нам ложь о том, что человек рожден в грехе, и требует искупления. Закон поддерживает ложь о том, что человечество можно улучшить ненавистью, которую люди чувствуют после того, как их наказали. Врачи и фармацевты привычно лгут, что здоровье зависит от того, насколько ты набил себя всякими неорганическими препаратами.

В обществе, полном лжи, родителям ужасно трудно быть честными. И родитель говорит сыну: если ты станешь мастурбировать, то сойдешь с ума. Самое поразительное в родительской лжи — они не имеют ни малейшего представления, какой вред наносят детям.

Я утверждаю, что у родителей нет никакой необходимости лгать. Более того, они не имеют права лгать. Многие семьи существуют без лжи, и именно из таких семей выходят ясноглазые искренние дети. Родители могут ответить правдой на любой и каждый вопрос ребенка, от «Откуда берутся дети?» до «Сколько маме лет?».

За почти 40 лет моей работы я ни разу сознательно не солгал ученикам, да никогда и не испытывал подобного желания. Впрочем, это не вполне верно, потому что однажды я солгал крепко. Девочка, несчастливая история которой была мне известна, украла фунт. Трое мальчиков — школьный комитет по кражам — видели, как она покупала мороженое и сигареты, и устроили ей перекрестный допрос. «Этот фунт мне дал Нилл», — утверждала она. Мальчики привели ее ко мне: «Ты давал Лиз фунт?» Наскоро оценив ситуацию, я непринужденно ответил: «Ну да, давал». Я знал, что, если бы я ее выдал, она уже никогда бы не поверила в меня. Ее символическое воровство любви под видом кражи денег получило бы еще один удар. Я должен был подтвердить, что я до конца на ее стороне. Я уверен, что, если бы ее семья была честной и свободной, такая ситуация никогда бы не возникла. Я солгал умышленно — с лечебной целью, — но ни в каких других обстоятельствах я не смею лгать.

Дети, когда они свободны, не особенно много врут. Однажды ко мне зашел наш местный полицейский. Он был поражен, когда при нем в кабинет вошел мальчик и сказал: «Слушай, Нилл, я разбил окно в вестибюле». Дети лгут в основном, чтобы защитить себя, ложь процветает в тех семьях, где правит страх. Уберите страх, и ложь исчезнет.

Существует, однако, особого рода ложь, которая не основана на страхе. Такая ложь — продукт фантазии. «Мам, я видел собаку, огромную, как корова!» Это из той же серии, что и рассказ рыболова о рыбе, сорвавшейся с крючка. В таких случаях ложь призвана придать особый вес личности лжеца. Очевидный способ реагировать на подобные выдумки — войти в атмосферу игры. Так, например, когда Билли сообщает мне, что у его отца есть роллс-ройс, я откликаюсь: «Я знаю. Красавец, правда? Ты его водишь?» Интересно, существовали бы вообще среди детей романтические выдумки такого рода, если бы они с рождения жили в условиях саморегуляции? Полагаю, что им не понадобилось бы выдумывать возвышенные истории, чтобы компенсировать свое ощущение неполноценности.

Незаконнорожденный ребенок не знает, что он рожден вне брака, тем не менее он чувствует, что он не такой, как другие дети. Это, конечно, не относится к тем случаям, когда он знает правду или растет среди людей, которым все равно, родился он в законном браке или нет. Именно потому, что чувство гораздо важнее, чем знание, невежественные родители наносят детям такой вред своей ложью и запретами. Травмируется душа ребенка, а не голова, а ведь с повреждением души связано образование неврозов.

Родители не должны скрывать и от приемных детей правду об их усыновлении. Мачеха, которая позволяет ребенку мужа от первого брака верить, что он ее родной сын, ищет беды и в большинстве случаев ее находит. Я был свидетелем нескольких тяжелых пожизненных травм, возникших в подростковом возрасте, когда скрытая правда вышла наружу. Рядом всегда найдется — и не один — «доброхот», который с радостью раскроет юным печальную тайну.

Стоит заранее вооружить своих детей против всех злорадных хлопотунов, любящих вмешиваться в чужие дела, приняв решение никогда не лгать детям — ни вашим собственным, ни чужим. Никакого другого пути, кроме абсолютной правды для ребенка, просто нет. Если отец побывал в тюрьме, сын должен знать об этом. Если мама работала в пивном баре, дочери надо об этом рассказать.

Правда, однако, оказывается неуместной в тех случаях, когда дети спрашивают: «Мам, кого из нас ты больше любишь?» Самый частый и, как правило, нечестный ответ: «Милая, я вас всех люблю одинаково». Каким должен быть ответ на такой вопрос, я не знаю. Возможно, ложь здесь оправданна, потому что прямое: «Я больше всех люблю Томми» — имело бы катастрофические последствия.