Родитель, который честен с ребенком в вопросах пола, не будет врать и о других вещах. В миллионах семей вполне привычны ложь о полицейском, который придет, чтобы наказать непослушного ребенка; ложь о том, что курение останавливает рост; ложь о том, что у мамы болит голова, вместо того чтобы сказать, что у нее месячные.
Недавно одна учительница уехала из Саммерхилла и поступила работать в лондонский детский сад. Маленькие воспитанники спросили у нее, откуда берутся дети. На следующее утро в детский сад явилось полдюжины разъяренных мамаш, которые называли эту учительницу гадиной с грязными мыслями и требовали ее немедленного увольнения.
Ребенок, воспитанный в свободе, не будет сознательно лгать, потому что ему это не нужно. Он не станет лгать, защищая себя, из страха или уклоняясь от возмещения ущерба, но он, конечно, когда-нибудь солжет под напором фантазии — расскажет какую-либо романтическую историю о том, чего никогда не было.
Что касается лжи из страха, я надеюсь, что придет новое поколение, уже не имеющее скелетов, которые надо запирать в шкаф. Оно будет искренним и честным во всем, в его словаре не будет надобности в слове «ложь». Ложь — всегда трусость, а трусость есть результат невежества.
Во многих семьях Я ребенка подавляется, потому что родители обращаются с ребенком, как с вечным младенцем. Мне приходилось видеть девочек 14 лет, которым родители не доверяли зажечь огонь. С самыми лучшими намерениями родители берегут детей от ответственности.
«Дорогой, ты должен взять свитер, я уверена, что будет дождь. Никогда не ходи около железнодорожных путей. Ты вымыл лицо?» Однажды в Саммерхилл поступила новая ученица. Ее мать сказала мне, что девочка — ужасная грязнуля, что ее по десять раз на день приходится отправлять умываться. С первого дня своего пребывания у нас девочка принимала душ каждое утро и ванну по крайней мере два раза в неделю. И руки, и лицо у нее всегда были чисто вымыты. Ее нечистоплотность дома — если только она не плод материнского воображения — была вызвана тем, что с ней обращались, как с ребенком.
Детям необходимо предоставлять почти неограниченную ответственность. Малыши, обучающиеся по системе Монтессори, переносят бачки, полные горячего супа. Один из наших самых младших учеников, семилетний мальчик, пользуется всеми разнообразными инструментами — сверлами, топорами, пилами, ножами, — и у него пальцы бывают порезаны гораздо реже, чем у меня.
Не следует, однако, путать ответственность и долг. Чувство долга приобретается в жизни гораздо позднее, если приобретается вообще. Слово «долг» вызывает довольно много тяжелых ассоциаций. Я имею в виду, например, женщин, упустивших и жизнь, и любовь, потому что чувство долга заставило их остаться в семье, чтобы ухаживать за стареющими родителями. Я имею в виду супругов, которые давным-давно перестали любить друг друга, но продолжают несчастливо жить вместе из чувства долга. Множество детей в интернатах или летних лагерях ощущают свой долг писать домой как докуку, особенно если ребенок обязан отсылать письмо каждое воскресенье после обеда.
То, что ответственность измеряется возрастом, — заблуждение, и оно отдает жизнь нашего юношества в руки немощных стариков, которых мы называем государственными деятелями, а лучше окрестить их деятелями застоя. Именно это заблуждение заставляет нас считать, что любой член семьи является защитником и руководителем для всех, кто младше его. Родителям нелегко осознать, что их шестилетний сын не настолько разумен, чтобы понимать логическое построение: «Ты старше, чем Томми, и в твоем возрасте уже следует знать, что ему нельзя разрешать выбегать на дорогу».
От ребенка не следует требовать, чтобы он брал на себя ответственность, к которой еще не готов, его нельзя обременять решениями, которые он еще не способен принимать. Ключевое слово здесь — здравый смысл.
У нас в Саммерхилле пятилетних малышей не спрашивают, надо ли устанавливать оградительную решетку на камин, мы не обсуждаем с шестилетним ребенком, можно ли ему идти гулять, если у него температура. Не спрашиваем мы и уставшего ребенка, не пойти ли ему спать, когда он переутомлен. Ведь никто не спрашивает у ребенка разрешения дать ему назначенное врачом лекарство, когда он болен.
Применение власти — необходимой власти — по отношению к ребенку никак не противоречит идее о том, что ребенку следует предоставить столько ответственности, сколько он способен принять в своем возрасте. Чтобы определить меру ответственности, которую допустимо предоставить ребенку, родителям надо прежде всего заглянуть себе в душу, разобраться со своими мотивами.
Например, родители, которые отказывают своим детям в праве самим выбирать себе одежду, обычно боятся, что ребенок захочет вещи, не соответствующие социальному статусу родителей.
Родители, подвергающие цензуре книги, фильмы и друзей своих детей, вообще говоря, пытаются насильно навязать детям свои представления о жизни, утверждая: им лучше знать, что подходит их детям, но на самом деле глубинный мотив, как правило, состоит в достижении абсолютной власти над детьми.
В общем и целом родителям следует возлагать на ребенка возможно большую ответственность, обеспечивая при этом должным образом его физическую безопасность. Только так можно развить у ребенка уверенность в себе.
Возникает кощунственный вопрос: а почему, собственно, ребенок должен слушаться? Я на него отвечаю так: он должен слушаться, чтобы удовлетворить стремление взрослого к власти, зачем бы еще?