Саммерхилл — воспитание свободой - Страница 79

Я лично ничего не имею против человека, который верит в бога, — неважно в какого. Но я не желаю мириться с человеком, который утверждает, что его бог уполномочил его налагать ограничения на человеческое развитие и счастье. Сражение идет не между верующими и не верующими в закон божий, борются между собой верующие в человеческую свободу и в ее подавление.

Когда-нибудь у нас будет новая религия. Вы можете изумиться и воскликнуть: «Что? Новая религия?» Христианин вскочит, протестуя: «Разве христианство не вечно?» Запротестует и иудей: «Разве иудаизм не вечен?»

Нет, религии не более вечны, чем народности. Религия — любая религия — рождается, расцветает, ветшает и умирает. Сотни религий пришли и ушли. После того как миллионы египтян чуть ли не четыре тысячи лет верили в Амона-Ра, сегодня вы не найдете ни единого приверженца этой религии. Идея бога меняется с изменением культуры. В мирное время бог бывает добрый пастырь, в воинственное — олицетворение битвы. Когда процветала торговля, он был богом справедливости, распределяющим блага. Сегодня, когда человек так утилитарно изобретателен, бог — это уэлссовский Великий Отсутствующий, поскольку созидающий бог-творец не нужен веку, который сам способен создавать атомные бомбы.

Когда-нибудь новое поколение откажется от нашей устаревшей религии и обветшалых мифов. Новая религия отринет представление о том, что человек рожден в грехе. Новая религия будет служить богу, стараясь сделать людей счастливыми.

Новая религия откажется от противопоставления тела и духа. Она признает, что плоть не греховна. Новая религия будет считать, что поплавать в воскресное утро благочестивее, чем проводить его за пением гимнов, — как будто богу нужны гимны, чтобы быть довольным нами. Новая религия найдет бога в лугах, а не в небесах. Вообразите, что можно создать, если бы лишь 10 % времени, потраченного на молитвы и хождение в церковь, было посвящено добрым делам, благотворительности и реальной помощи ближним.

Моя газета каждый день подтверждает, что наша нынешняя религия мертва. Мы сажаем людей в тюрьмы, поддерживаем мнения, с которыми сами не согласны, притесняем бедных, вооружаемся для войны. Как организация церковь бессильна: она не может прекратить войны, она практически ничего не делает для смягчения нашего варварского уголовного кодекса, она редко встает на сторону эксплуатируемых.

Нельзя служить одновременно и богу, и мамоне. Используя современный парафраз, нельзя ходить в церковь по воскресеньям, а по понедельникам драться штыками. Я не знаю более злостного богохульства, чем исходящее из церквей во время войны, когда каждая из них утверждает, что всемогущий на ее стороне. Бог не может считать правыми одновременно обе стороны, бог не может быть Любовью и одновременно одобрять газовые атаки.

Для многих официальная, принятая обществом религия — это путь к простому решению личных проблем. Согрешив, католик признается в этом своему священнику, и священник отпускает ему грех.

Религиозный человек перекладывает свое бремя на Господа. Он верует, и, значит, пропуск в рай ему обеспечен. Так акцент смещается с личной добродетели и собственного поведения на веру. «Верьте в Господа, и спасены будете» — ведь это по сути дела означает: вы только объявите, что веруете, и ваши духовные проблемы разрешатся, а билет в рай вам будет гарантирован.

Религия, по существу, боится жизни, она есть бегство от жизни. Религия пренебрежительно относится к жизни здесь и теперь как к чему-то предварительному — предваряющему более полную жизнь вне этого мира. Мистицизм и религия считают, что пребывание здесь, на земле, — лишь краткий миг вечной жизни, а независимый человек недостаточно хорош, чтобы достичь спасения. Но свободные дети не воспринимают жизнь как краткий миг, потому что никто не учил их говорить жизни «нет».

Религия и мистицизм формируют нереалистичное мышление и нереалистичное поведение. Дело в том, что мы со всеми нашими телевизорами и реактивными самолетами гораздо дальше от реальной жизни, чем уроженец Африки. Конечно, и у аборигена есть своя религия, порожденная страхом, но он не бессилен в любви, не гомосексуален, не задавлен запретами. Его жизнь примитивна, но он говорит ей «да» во многих ее сущностных аспектах.

Как и дикари, мы устремляемся к религии от страха. Но, в отличие от дикарей, мы — кастрированное племя. Нам удается обучить своих детей религии только после того, как мы навсегда лишили их мужественности и сломили их дух страхом.

Мне довелось повидать немало детей, изуродованных религиозным обучением. Приводить эти случаи не имеет смысла, это никому не поможет. Да и потом, всякий религиозный человек, со своей стороны, тоже мог бы привести кучу примеров спасения в результате раскаяния. Если принять в качестве постулата, что человек — грешник и нуждается в исправлении, тогда приверженцы религии правы.

Но я прошу родителей взглянуть на жизнь шире, выглянуть за пределы своего непосредственного окружения. Я прошу родителей помочь возникновению такой цивилизации, которая не будет с рождения нести клеймо греха. Я прошу родителей уничтожить всякую необходимость исправления, сказав ребенку, что он рожден хорошим, т. е. не рожден плохим. Я прошу родителей сказать детям, что этот мир можно и должно сделать лучше, и направить свою энергию на то, что происходит здесь и сейчас, а не на мифическую вечную Жизнь, которая когда-то настанет.

Нельзя забивать детям головы религиозным мистицизмом. Мистицизм предлагает ребенку бегство от реальности — и в опасной форме. Мы все иногда испытываем потребность убежать от реальности, иначе никто никогда не прочел бы ни одного романа, не ходил в кино, не пропустил ни одного стаканчика виски. Но мы убегаем с открытыми глазами и очень скоро возвращаемся обратно. Мистик же склонен постоянно жить в таком отрыве от реальности, вкладывая все свое либидо в теософию, спиритуализм, католицизм или иудаизм.