Взрослые редко понимают, что для ребенка нет ничего отталкиваюшего в испражнениях и соответствующих запахах. Ребенок фиксируется на них лишь потому, что это шокирует взрослых. Я вспоминаю одну одиннадцатилетнюю девочку, приехавшую в Саммерхилл. Туалеты были единственным, что ее интересовало в жизни. Она приходила в восторг только от подглядывания в замочную скважину. Я срочно изменил содержание ее занятий: теперь она могла вместо географии изучать туалеты, что сделало ее очень счастливой. Через десять дней я отпустил какое-то замечание по поводу туалета. «Не желаю об этом слышать, — сказала она устало, — я по горло сыта разговорами о туалетах».
Другой ученик, мальчик, не мог заинтересоваться ни одним уроком, потому что был слишком озабочен экскрементами и тому подобным. Я знал, что, только истощив свой интерес, он перейдет к математике. Так и оказалось.
Работа учителя проста: выясни, в чем состоит интерес ребенка, и помоги изжить его. Только так всегда и бывает. Подавление и замалчивание лишь загоняют интерес в подполье.
— Но не приведет ли этот ваш метод к тому, что дети станут грязно мыслить? — спрашивает г-жа Мораль.
— Нет, это ваш метод постоянно фиксирует интерес на том, что вы называете грязным. Только изжив какой-нибудь такой интерес, человек получает свободу перехода к чему-то новому.
— Так что же, вы сами поощряете детей разговаривать о туалете?
— Да, поощряю, когда обнаруживаю, что они этим интересуются, и только в наиболее невротических случаях подобные разговоры занимают больше недели.
Один такой невротический случай произошел несколько лет назад. У нас был маленький мальчик, которого перевели к нам, потому что он все время пачкал штаны. Мать порола сына за это и, отчаявшись, в конце концов заставила его есть собственные экскременты. Можете себе представить, с какой проблемой мы столкнулись. Выяснилось, что у мальчика был младший брат и проблемы начались именно с его рождением. Причины были достаточно очевидны. Мальчик рассудил: он забрал у меня мамину любовь. Если я буду таким, как он: стану пачкать брюки, как он пеленки, то мама снова меня полюбит.
Я давал ему личные уроки, цель которых — открыть ребенку его истинные мотивы, но излечения редко происходят внезапно и драматично. Почти год мальчик пачкал штаны три раза в день. Никто не сказал ему худого слова. Миссис Коркхилл, наша нянечка, выполняла всю неблагодарную работу, не говоря ни слова упрека, но и она воспротивилась, когда я начал вознаграждать его всякий раз, когда он устраивал действительно большую грязь. Награда означала, что я одобряю его поведение.
На протяжении этого времени мальчик вел себя просто как злобный дьяволенок. И неудивительно — у него были проблемы и внутренние конфликты. Но после излечения он стал абсолютно чистоплотным и оставался таким на протяжении еще трех лет, которые провел с нами. Постепенно он превратился в очень симпатичного парня. Мать забрала его из Саммерхилла, потому что хотела устроить сына в такую школу, в которой он чему-нибудь научился бы. Когда после года пребывания в новой школе он приехал нас проведать, это был другой мальчик — неискренний, запуганный и несчастный. Он сказал, что никогда не простит мать за то, что она забрала его из Саммерхилла. И он не простит. Как ни странно, это единственный случай пачканья штанов, с которым мы столкнулись за все годы. Не исключено, что большинство подобных случаев по своему происхождению связано с ненавистью к матери, отнявшей у ребенка свою любовь.
Но ребенка можно сделать чистоплотным, не нагружая его постоянным и подавленным интересом к телесным отправлениям. Ни котенок, ни бычок не имеют ведь никаких комплексов по поводу экскрементов. У ребенка комплексы появляются в связи со способом обучения чистоплотности. Когда мать говорит «бяка», «гадость» или даже только «фу», возникает проблема добра и зла, вопрос переводится в нравственную плоскость, хотя следовало бы его оставить чисто физическим.
Таким образом, неправильный способ обращения с копрофилией состоит в том, чтобы говорить ребенку, что он — грязный. Правильно — позволить ребенку изжить интерес к экскрементам, обеспечив его грязью или глиной. Так он сможет сублимировать свой интерес без репрессии. Он сможет прожить свой интерес и тем самым уничтожить его.
Однажды в газетной статье я упомянул о праве ребенка делать пирожки из глины. Известный педагог, последователь Марии Монтессори, откликнулся на нее письмом, в котором сообщал, что, как показывает его опыт, ребенок не хочет делать пирожки из глины, если у него есть для занятий что-нибудь получше (курсив мой. — А. Н.). Но не может быть ничего лучше, если интерес сосредоточен именно на грязи. Однако трудному ребенку следует сказать, что, собственно, он делает, ибо можно ведь годами делать пирожки из грязи, не изживая исходного интереса к экскрементам. Я вспоминаю восьмилетнего Джима, у которого были фантазии по поводу экскрементов. Я предложил ему лепить пирожки из грязи. Но всякий раз, когда он этим занимался, я говорил ему, в чем состоял его подлинный интерес. Таким образом я подгонял процесс излечения. Я не говорил ему прямо: ты лепишь пирожки из грязи потому, что они замещают то-то и то-то, я лишь напоминал ему о сходстве между обоими объектами. Слова работали. Ребенку поменьше, скажем лет 5, ничего не надо говорить, потому что он легко изживет свои фантазии просто в процессе изготовления этих пирожков из грязи.
Для ребенка экскременты — очень важный объект изучения. Всякое подавление этого интереса опасно и глупо. Не следует придавать им слишком большого значения, за исключением случаев, когда ребенок гордится своей продукцией, — тогда восхищение вполне уместно. Если ребенок случайно наделает в штаны, к этому следует отнестись спокойно, как к чему-то нормальному.