Саммерхилл — воспитание свободой - Страница 42

Нормальному ребенку поддержка необходима не меньше, чем трудному. Вот единственное указание, которому обязан следовать каждый родитель и педагог: «Ты должен быть на стороне ребенка». Именно подчинение этому указанию и делает Саммерхилл успешной школой, потому что мы самым определенным образом стоим на стороне ребенка и ребенок пусть неосознанно, но понимает это.

Я вовсе не хочу сказать, что мы все — ангелы. Случается, что мы, взрослые, устраиваем скандалы. Если бы я красил дверь, а Роберт пришел и бросил глиной в свежую краску, то я в сердцах наорал бы на него и выругался, потому что он с нами уже очень давно и не имеет никакого значения, какие именно слова вырвутся у меня. Но, предположим, Роберт только что перешел к нам из школы, полной ненависти, и бросание грязью — попытка бороться с властью, с авторитарностью. В этом случае я бы присоединился к нему и мы вместе с ним бросали бы глину, потому что его спасение важнее, чем свежевыкрашенная дверь. Я знаю, что я должен оставаться на его стороне, пока Роберт не изживет свою ненависть, чтобы он смог опять стать доступным для нормального общения. Это нелегко. Однажды я стоял и смотрел, как мальчишка уродует мой драгоценный токарный станок. Я знал, попробуй я запротестовать, мальчик немедленно идентифицирует меня со своим строгим отцом, который всегда угрожал отлупить его, если Роберт тронет его инструменты. Странно, но вы можете оставаться на стороне ребенка, даже позволяя себе время от времени обругать его. Если вы на стороне ребенка, он это понимает. Мелкие несогласия, которые иногда возникают у вас по поводу картофельной грядки или поцарапанного инструмента, не затрагивают основу отношений. Если вы не тащите во взаимодействие с ребенком свой авторитет и нравственные правила, ребенок чувствует, что вы на его стороне. В прежней жизни ребенка авторитет и мораль были чем-то вроде полицейского, который всегда ограничивал его действия.

Когда восьмилетняя девочка, проходя мимо меня, говорит: «Нилл — дурацкий дурак», я знаю, что ее слова — негативистский способ выразить любовь, сообщить мне, что у нее все хорошо. Дети не так сильно любят, как сильно хотят быть любимыми. Для всякого ребенка одобрение взрослого означает любовь, а неодобрение — ненависть. В Саммерхилле отношение детей к персоналу, к другим сотрудникам — точно такое же, как и ко мне. Дети чувствуют, что персонал — на их стороне. Всегда.

Я уже говорил об искренности свободных детей. Эта искренность — результат того, что их принимают. У них нет никаких искусственных стандартов поведения, которым они должны соответствовать. У них нет ни искусственных стандартов, ни каких-либо ограничивающих табу, ни необходимости жить во лжи.

Новые ученики, приходящие из школ, где они должны были подчиняться авторитетам, обращаясь ко мне, говорят «мистер». И только обнаружив, что я — никакая не власть, они отбрасывают этого «мистера» и зовут меня просто «Нилл». Дети никогда не стремятся добиться моего личного одобрения — только одобрения всего школьного сообщества. Но в дни моего директорства в сельской школе в Шотландии всякий ребенок с радостью задержался бы после уроков, чтобы помочь мне прибраться в классе или выставить за дверь ежа, добиваясь — неискренне — моего одобрения, поскольку я был начальником. Ни один ребенок в Саммерхилле никогда не сделает ничего, чтобы добиться моего личного одобрения, хотя некоторые посетители могли бы прийти к иному выводу, наблюдая, как отдельные мальчики и девочки помогают мне пропалывать грядки. Мотивы их действий не имеют никакого отношения ко мне лично. В этом конкретном случае дети занимались прополкой потому, что постановление общего собрания, принятое самими учениками, предписывало всем, кто старше 12 лет, отрабатывать каждую неделю 2 часа на огороде. Позднее это правило было отменено.

В любом обществе, однако, существует естественное желание одобрения. Преступник — это тот, кто утратил желание получить одобрение со стороны большей части общества, или, точнее, преступник — это тот, кого вынудили сменить желание одобрения на его противоположность, на презрение к обществу. Преступник — всегда первостатейный эгоист: дайте мне быстро обогатиться, и к черту ваше общество. Тюремное заключение только укрепляет его эгоизм. Тюремный срок просто делает преступника волком-одиночкой, плюющим и на себя самого, и на скверное общество, которое его наказывает. Наказание и тюремное заключение не могут изменить преступника, потому что для него они лишь доказательство ненависти общества к нему. Общество таким образом уничтожает для преступника всякую возможность стать его, общества, нормальным членом и снискать одобрение других. Эта неправедная, негуманная тюремная система не приносит никакой пользы, потому что не затрагивает в заключенном ничего психологически значимого.

Таким образом, я утверждаю, что важнейшая составляющая всякой исправительной школы — возможность общественного признания. До тех пор пока мальчики должны приветствовать надсмотрщиков, стоять в военном строю и вскакивать при появлении директора, настоящей свободы нет, а следовательно, нет и возможности общественного признания. Гомер Лейн обнаружил, что, когда в «Маленькое содружество» приходил новый мальчик, он обычно использовал ту же технику, что и прежде у себя в трущобах, чтобы добиться признания у своих новых товарищей. Он хвастался своими неблаговидными поступками, ловкими кражами из магазинов и шустрыми побегами от полицейских. Обнаружив, что его хвастовство обращено к ребятам, переросшим такую форму искания общественного одобрения, новичок оказывался в затруднительном положении. Часто он презрительно отвергал новых товарищей как маменькиных сынков. Но постепенно естественное стремление к признанию заставляло его все же искать одобрения нового окружения. И без всякого индивидуального психоанализа со стороны Лейна он приспосабливался к своим новым товарищам. Обычно уже через несколько месяцев он был вполне социально адаптирован.