Саммерхилл — воспитание свободой - Страница 23

Здоровая цивилизация, на мой взгляд, не должна привлекать детей к работе по крайней мере до 18 лет. Многие мальчики и девочки переделают немало всякой работы и до того времени, когда им исполнится 18, но эта работа будет для них игрой, с родительской точки зрения вероятнее всего экономически совершенно невыгодной. Я с тоской думаю о гигантском количестве работы, которую приходится выполнять студентам при подготовке к экзаменам. И понимаю, почему в довоенном Будапеште почти у 50 % учащихся после сдачи вступительных экзаменов в университеты наблюдались тяжелые физические или психические нарушения.

Причина, по которой мы здесь, в Саммерхилле, постоянно получаем такие прекрасные отзывы о наших бывших учениках, занявших ответственные посты, состоит в том, что эти мальчики и девочки прожили стадию эгоцентрических фантазий в Саммерхилле. Став молодыми взрослыми, они способны встретиться с реалиями жизни безо всякой неосознанной тяги к детским играм.

Игра

Саммерхилл можно определить как школу, в которой игра имеет первостепенное значение. Я не знаю, почему дети и котята играют. Полагаю, дело в энергии.

Когда я думаю об игре, то имею в виду не спортивные площадки и организованные игры, а проявления фантазии. Организованные игры предполагают мастерство, состязание, взаимодействие; детская игра не требует никакого мастерства, редко включает состязание и еще реже — командное взаимодействие. Малыши обожают играть в разбойников — со стрельбой и сражениями на мечах. Дети играли в них задолго до наступления эры кино. Книги и фильмы иногда привносят какие-то оттенки в некоторые игры, но суть этих игр одна и та же, она живет в душах детей всего мира.

Шестилетки в Саммерхилле играют весь день напролет — играют со своими фантазиями. Для маленького ребенка фантазия и реальность очень близки друг к другу. Когда десятилетний мальчишка вырядился призраком, малыши сначала визжали от восторга: они знали, что это всего лишь Томми, и видели, как он заматывался в простыню. Но когда он напал на них, они все завопили от ужаса.

Маленькие дети живут своими фантазиями и воплощают их в действие. Мальчишки от 8 до 14 лет играют в разбойников и постоянно кого-нибудь «убивают» или «улетают» в небеса на своих деревянных самолетах. Маленькие девочки тоже проходят через эту разбойничью, гангстерскую стадию, только у них она не принимает форму вооруженных столкновений, а разворачивается в сфере личных отношений. Шайка Мэри противостоит шайке Нелли, и между ними происходят постоянные ссоры и обмены грубостями.

Противостоящие шайки мальчишек враждуют только в игре. Поэтому с маленькими мальчиками ладить легче, чем с девочками.

Мне так и не удалось установить, где у них пролегает граница между фантазиями и действительностью. Когда девочка приносит кукле еду на маленькой игрушечной тарелочке, верит ли она, что кукла живая? Игрушечный конь-качалка — это настоящий конь? Когда мальчик кричит: «Огонь!» — и потом стреляет, верит ли он, что ружье у него в руках — настоящее? Я склонен думать, что, когда игра в разгаре, дети и в самом деле воображают, что их игрушки — настоящие вещи, и, только когда вмешивается какой-нибудь бестактный взрослый и тем самым напоминает, что все происходящее плод их воображения, они с размаху шлепаются обратно на землю. Ни один чуткий родитель никогда не станет разрушать мир детской фантазии.

Мальчики, как правило, не играют с девочками. Они играют в разбойников и в «пятнашки», устраивают себе тайные убежища на деревьях, роют землянки и окопы.

Девочки редко организуют какие-нибудь игры. Освященные веками игры в учительниц и врачей неизвестны свободным детям, потому что они не ощущают необходимости имитировать власть. Младшие девочки играют в куклы, а те, что постарше, похоже, получают большее удовольствие от общения с людьми, нежели с предметами.

У нас часто выходили на поле смешанные хоккейные команды. В карты и другие настольные игры дети обычно тоже играют смешанными группами.

Дети обожают шум и грязь, они топают по лестнице, орут как сумасшедшие, не берегут мебель. Если они играют в салки, то снесут попавшуюся им на пути фарфоровую вазу, даже не заметив этого.

Матери, как правило, недостаточно играют со своими детьми. Они, видимо, полагают, что довольно сунуть в коляску мягкого плюшевого мишку, чтобы как-то занять малыша на час-другой, забывая о главном — детям надо, чтобы их обнимали и тискали.

Если принять, что детство — это жизнь в игре, то хочется спросить: как мы, взрослые, обычно учитываем этот факт? Мы его игнорируем. Мы забываем о нем вовсе, потому что игра кажется нам потерей времени. И поэтому мы возводим громадную городскую школу с множеством комнат и дорогостоящего оборудования для преподавания, в которой чаще всего отводим для игр лишь очень небольшое и строго определенное место.

Можно утверждать — и не без основания, — что пороки цивилизации обязаны своим существованием тому факту, что ни одному ребенку никогда еще не удалось вдоволь наиграться. Или, иначе говоря, каждого ребенка специальными усилиями превращают во взрослого задолго до того, как он достигнет взрослости (подобно тому как растения в теплицах выгоняют в рост до срока).

Отношение взрослых к игре совершенно деспотично. Мы, старшие, составляем для ребенка расписание: учеба с девяти до двенадцати, потом час на ланч, а потом снова уроки до трех. Если бы свободного ребенка попросили сделать для себя расписание, он почти наверняка отдал бы игре много времени, а урокам — мало.